Внутренние предписания - кара за их невыполнение

Все конспекты Г. Китаевой по работе К.Хорни "Невроз и личностный рост"  - здесь...   
= = =

(продолжение конспекта К.Хорни "Невроз и личностный рост"):

"У Надо есть еще одно качество, отличающее их от подлинных норм...

Это их принудительный характер.

Идеалы тоже властны нас заставлять. Например, если среди них есть вера в то, что нужно нести взятую на себя ответственность, мы стараемся так и делать, даже если это трудно. Но следовать идеалу – это то, чего мы в конечном счете, хотим, или то, что считаем правильным. 

Желание, суждение, решение принадлежат нам.

И поскольку при этом мы в ладу и заодно с собой, усилия такого рода дают нам свободу и силу.

А в покорности Надо ровно столько же свободы, сколько в "добровольном" сотрудничестве с диктаторским режимом или в его восхвалении.

В обоих случаях следует немедленная кара, если мы не выполним ожидаемого от нас.
В случае внутренних предписаний – это ужасная эмоциональная реакция несостоятельности, содержащая полный набор тревоги, отчаяния, презрения к себе и саморазрушительных импульсов.

Постороннему наблюдателю она может показаться несоразмерной тому, что ее вызвало. Однако она полностью соразмерна тому, что значимо для индивида.

...

Пример 1: Женщину, которая считала, что всегда Надо быть милой и приятной, мягко упрекнула подруга за то, что она не пригласила на вечер одну их знакомую. Она ощутила мгновенную тревогу, была близка к обмороку и реагировала усилением потребности в дружбе – это был ее обычный путь сдерживать тревогу.  

Пример 2: Некий мужчина под давлением неисполненных Надо испытывал острую потребность переспать с какой-нибудь женщиной. Для него средством почувствовать себя нужным и восстановить пошатнувшееся самоуважение стала сексуальность. 

Наблюдая такие кары со стороны Надо, мы уже не усомнимся, что они обладают принудительной силой.

Человек неплохо функционирует, пока живет в согласии со своими внутренними предписаниями.

Но механизм отказывает, когда сталкиваются два противоречащих друг другу Надо.

...

Пример 3: Один врач считал, что Надо быть идеальным врачом, и все свое время отдавать пациентам. Но ему Надо было быть еще и идеальным мужем и отдавать жене столько времени, сколько ей нужно для счастья. Когда он понял, что и то и другое одновременно не получится, последовала тревога в мягкой форме. 

Она осталась мягкой, потому что он немедленно попытался разрубить Гордиев узел, решив обосноваться в сельской местности. Это означало – оставить все надежды на дальнейшее обучение и рискнуть всем своим профессиональным будущим.

Дилемму удалось все же наконец удачно разрешить, подвергнув ее анализу.

Но случай показывает, какое отчаяние вызывает конфликт внутренних предписаний.

Пример 4: Одна женщина чуть не сошла с ума, потому что ей не удавалось быть идеальной матерью и идеальной женой. А не получалось это потому, что последнее означало для нее – все терпеть от алкоголика мужа.

Естественно, противоречия между Надо затрудняют, если не делают невозможным принятие рационального решения ведь противоположные требования равно настоятельны.

 

Надо всегда вызывает ощущение напряжения тем большего чем сильнее человек старается воплотить Надо в своем поведении.

Он словно все время стоит на цыпочках и страдает от хронической усталости.

Или же это ощущение, что он стиснут, сдавлен, зажат в кольцо.

Если же его Надо совпадают с установками культуры, он может почти и не ощущать своего напряжения. Однако оно может быть достаточно сильным, чтобы у активного в остальном человека породить серьезное желание отдохнуть от своей деятельности или обязанностей.

Хуже того, в силу вынесения вовне Надо всегда так или иначе участвуют в искажении межличностных отношений. 

Самое общее искажение – это повышенная чувствительность к критике.

Беспощадный к самому себе, он не может не слышать в критике со стороны (реальной или только возможной, дружеской или недружественной) презрительно-высокомерный тон его собственной критики.

Нам станут яснее размеры его чувствительности, когда мы поймем силу его ненависти к себе за любое несоответствие своим, навязанным себе, нормам. Иначе говоря, форма нарушения человеческих взаимоотношений зависит от того, что преобладает в вынесении вовне у данного человека. Оно может сделать его слишком критичным и грубым или тревожным, слишком дерзким или уступчивым. 

Важнее всего то, что Надо все больше снижают непосредственность чувств, желаний, мыслей и верований – то есть способность ощущать свои собственные желания и т.п. и выражать их.

Человек становится в лучшем случае "непосредственно вынужденным" (по выражению одного пациента) и "свободно" выражает то, что Надо чувствовать, желать, думать, во что верить.

Мы приучены думать, что можем управлять только своим поведением, но не своими чувствами.

Мы можем заставить другого трудиться прилежнее, но не можем заставить его любить свою работу.

И вот, мы думаем, что можно принудить самого себя вести себя так, будто ничего не подозреваешь, но невозможно принудить себя к чувству доверия.

По сути это верно. А если нужны еще доказательства, то анализ может их предоставить. Но если Надо приказывает чувствам, воображение взмахивает своей волшебной палочкой, и граница между тем, что Надо чувствовать, и тем что мы на самом деле чувствуем, исчезает. Мы осознанно верим в то, во что Надо верить, осознанно чувствуем то, что Надо чувствовать.

Это проявляется при анализе, когда поколеблена ложная уверенность пациента в ею псевдочувствах, и он проходит через период недоумения и растерянности, болезненный, но конструктивный.

Например, женщина, которая верила, что всех любит, потому что так Надо, начинает задаваться вопросом "А люблю ли я мужа, учеников, пациентов? А вообще кого-нибудь?"

На этом этапе вопрос остается без ответа, потому что только теперь получают возможность выйти наружу все страхи, подозрения и неприязнь, которые всегда мешали свободному излиянию позитивных чувств, но были скрыты под слоем Надо.

Я называю этот этап конструктивным, потому что это начало обретения искренности.

 Удивительно, насколько непосредственные чувства могут быть задавлены внутренними предписаниями. Я процитирую письмо пациентки, она написала его после того, как открыла для себя тиранию своих Надо:  

"Я вижу, что просто неспособна была чего-то хотеть, даже хотеть умереть! И уж конечно не "жить". До сих пор я думала, что вся моя беда в том, что я неспособна что-то делать, неспособна прекратить мечтать, неспособна собрать собственные вещи, неспособна принять свою раздражительность или сдерживать ее, неспособна проявлять человечность – усилием воли, с помощью терпения или раскаяния.

А теперь я впервые вижу это – я была буквально неспособна что-либо почувствовать. (Да, несмотря на всю мою знаменитую сверхчувствительность!)

Как хорошо я знала боль – каждая пора во мне забита внутренней яростью, жалостью к себе, презрением к себе и отчаянием последних шести лет. И так повторялось снова и снова. Как хорошо я вижу все это негативное, механическое, вынужденное. И все это было навязано извне, внутри меня абсолютно не было ничего моего.*

... 

Сотворение фальшивых чувств больше всего поражает в тех людях, чей идеальный образ направлен на доброту, любовь и святость.

Им Надо быть внимательными, благодарными, жалостливыми, щедрыми, любящими, а потому в их представлении о себе у них есть все эти качества.

Они разговаривают и испытывают порывы чувств, словно они и есть такие добрые и хорошие.

А поскольку им удалось ввести в заблуждение себя, им удается на время ввести в заблуждение и других.

Но, конечно, у фальшивых чувств нет глубины и силы, которые позволяют истинным чувствам себя доказать.

...здесь я все время вспоминаю N, она не отпускает взрослого Сына. Парень никак не может начать жить своей жизнью. …N всё за него знает, его контролирует, проверяет – неумолимо и неотступно…Причём со стороны выглядит это «бережно и корректно», деликатно и ненавязчиво (Китаева Г.)

При благоприятных обстоятельствах они могут быть довольно стойкими и тогда, естественно, не вызывают сомнений. Мадам Вю из "Женского павильона" задумывается над искренностью своих чувств только когда в семье начинаются неприятности, и она встречается с человеком, прямым и честным в своих чувствах.

Чаще мелкость фальшивых чувств обнаруживается иначе – они легко исчезают.

Любовь с готовностью уступает место равнодушию или обиде и осуждению, когда затрагивается гордость или тщеславие.

При этом человек обычно не спрашивает себя: "Как это мои чувства и мое мнение так легко изменились?" 

Он просто считает, что это другой обманул его веру в человечество или же что он никогда ему и не верил "по-настоящему".

У него, может быть, и есть дремлющие способности на сильные и живые чувства, но то, что предъявлено на сознательном уровне, зачастую лишь громадное притворство с очень малой долей искренности.

...

Посмотришь на такого человека подольше и получаешь впечатление чего-то несущественного, ускользающего, к ним очень подходит словечко "дешевка".

Внезапная злоба – часто единственное подлинное чувство таких людей.

Другая крайность – преувеличение грубости и бессердечия.

Табу, наложенное у некоторых невротиков на нежность, жалость и доверие, может быть столь же сильным, как и табу других на враждебность и мстительность.

Такие люди считают, что им Надо уметь жить без всяких близких отношений, а поэтому верят, что и не нуждаются в них. Им Нельзя ничему радоваться, поэтому они верят, что им все безразлично. Их эмоциональная жизнь, следовательно, не столько искажена, сколько обеднена.

Естественно, эмоциональный рисунок, начертанный внутренними приказами, не всегда такой прямолинейный, как в этих двух крайних случаях.

Приказы могут быть противоречивыми.

Надо быть таким сострадательным, чтобы идти на любые жертвы, но Надо быть еще и таким хладнокровным, чтобы пойти на любую месть.

В результате человек временами считает себя свиньей, а временами – ангелом.

Другие люди сдерживают так много чувств и желаний, что у них наступает общее эмоциональное омертвление.

При этом можно запретить себе желать что-либо для себя, что кладет конец всем живым желаниям и замораживает любые попытки что-либо для себя сделать.

Тогда, отчасти из-за данных запретов, разрастается столь же всеобъемлющее требование –  человек считает, что все в жизни должно быть преподнесено ему на серебряном блюде.

А обиду за невыполнение этого требования можно запереть предписанием "Надо примириться с жизнью".

Мы меньше осознаем вред, который наносят всеобъемлющие Надо нашим чувствам, чем прочий приносимый ими ущерб.

Однако это самая тяжелая цена, которую мы платим за попытку превратить себя в совершенство.

Чувства – самая живая наша часть, и если они вынуждены подчиняться диктатуре, в глубине нашего существа возникает глубокая неуверенность, которая неизбежно уродует наше отношение ко всему внутри и вне нас.

Мы едва ли можем переоценить силу воздействия внутренних предписаний.

Чем сильнее в человеке влечение воплотить в действительность свое идеальное я, тем более Надо становятся для него единственной движущей силой, толкающей, подхлестывающей его к действию. Когда пациент, все еще слишком отдаленный от своего подлинного я, открывает некоторые удушающие его свойства своих Надо,

он может оказаться полностью неспособным рассмотреть возможность отказа от них, потому что без Надо (считает он) он не сделает или не сможет сделать ничего.

Иногда он выражает свое заблуждение в виде убеждения, что нельзя заставить людей делать "правильные" вещи, иначе как силой.

Такое убеждение – не что иное, как вынесение вовне его внутренних переживаний. Надо приобретают для пациента субъективную ценность, с которой он сможет расстаться только когда почувствует, что в нем существуют другие, непосредственные силы.

Поняв великую принуждающую силу Надо, мы должны задать один вопрос, ответ на который я попробую дать в пятой главе: что происходит с человеком, когда он осознает невозможность жить как Надо?

Пока я скажу, что он начинает ненавидеть и презирать себя."

Конспект подготовила Галина Китаева, 14.01.2011