Рома Тягунов (глава из книги "По касательной" Марианны Браславской)

Автор: Марианна Карповна Браславская

В начало  Дао искусствоведа

Слегка раскосые глаза делали его похожим на умного кролика, который в поисках Винни Пуха и всех-всех-всех забрел на Ленина, 11. Беленький, с нечесаными кудряшками, он производил впечатление подростка. Он не был художником и не интересовал меня до тех пор, пока однажды не предложил послушать стихи. Я спросила: "Ройзмана?" - "Нет. Мои. Но Ройзмана я Вам подарю" (фамилия была на слуху, но ни автора, ни его стихов я тогда не знала).

В тот зимний вечер 1988 года зрителей на выставке почти не было. Мы сели за стол напротив друг друга. Я согласилась не из любопытства и не из вежливости, а от съедающей меня тоски по Марку Николаевичу. Слегка картавя (это тоже сочеталось с его обликом) он стал негромко читать, скорее, рассказывать мне свои стихи. Вскоре я забыла, где мы находимся и полностью улетела в его мир. До тех пор, пока «Черный апельсин… Жесткая скамья… Девочка моя, не ходи за мной…» Я физически ощутила ледяной холод и тихо сказала: «Это его морг. Это слова Марка». – «Ну вот! А Вы говорите, что ничего не понимаете в стихах! Вы вообще первая и пока единственная, кто понял, и Вы меня очень порадовали. Я могу предложить вам свою дружбу, если это Вас утешит». Чувства благодарности захлестнуло меня, нервы давно были на пределе, я разрыдалась, что было для меня благо: месяцами я не могу проплакаться и ношу в себе боль свою и чужую.

Витя Махотин обалдел, увидев меня заплаканную и, тут же назначил Костю Патрушева в провожатые. Мы были едва знакомы, и я сказала, что нахожусь под сильным впечатлением от только что услышанных стихов и хотелось бы помолчать. «Да, Рома сильный поэт. Вы только не приглашайте его домой. Он – вор». Я чуть не осела в сугроб: как этот милый нежный чувствующий чужую боль и готовый тут же придти на помощь человек, может быть вором?

14 мая того же года. Через открытое окно кухни, которое сегодня надо обязательно мыть, слышны звуки очередного праздника из парка Дворца молодежи. Мне совсем не до веселья: не стало Венечки Ерофеева. Сквозь текущие слезы, домываю снаружи окно и закрываю. Теперь в наступившей тишине квартиры можно мысленно погрузиться в роман–эпопею «Москва – Петушки». Надо кого-то позвать, с кем можно о нем поговорить, почитать, попить, именно попить так, как об этом писал Ерофеев. Не могу остановиться ни на ком из друзей и даже из многочисленных приятелей и знакомых. Скорее всего, не прочитали, жаль. Они лишили себя удовольствия захлебнуться от восторга перед ошарашивающей откровенностью и абсолютной свободой творчества.

Телефонный звонок не заставил себя ждать: «Это я – Рома Тягунов. Я хотел бы к Вам придти, помянуть Венечку». Никогда не звонил, никогда не приходил. У меня нечего выпить. Ничего, придет, сходим вместе. Пришел. Переступил порог, протянул (к моему изумлению) бутылку. Пили, естественно на кухне, что-то ели, но главное, говорили, говорили. Я всматривалась в него, как в подарок судьбы. Разбирали по полочкам «Москва – Петушки». Рома полагал, что язык современных писателей мог быть иным, многозначимым, если бы советская власть одним из первых декретов не ликвидировала некоторые буквы русского алфавита, обозначавшие такие фундаментальные понятия, как люди, земля, твердь. Он быстро рисовал схемы из букв, цифр, слов перевертышей. Для меня это стало таким открытием, что спустя полвека, я помню охватившую меня панику от ущербности моих знаний.

На кухне стало припекать солнце, перешли в большую комнату. Неожиданно вспомнились слова Кости. Я открыла старинный буфет и показала его содержимое. – «Возьми что-нибудь на память об этом дне» – «Меня это не интересует, только книги». Тогда я открыла старинный книжный шкаф и протянула ему альманах «Континент». Позже мы часто пересекались в разных тусовках, они слились в единое ощущение праздника жизни, но одна встреча осталась незабываемой.

В Музее ИЗО зрителей практически не было: лето, тепло. В зале второго этажа, окна которого выходят на Воеводина, одна пара, держась за руки, рассматривала картину.

Я какого-то искала, была рассержена и резко повернулась, когда меня окликнули. Солнце светило прямо в глаза, человек шел ко мне освещенный сзади, в ореоле света вокруг головы, как на старой иконе с темным ликом и нимбом. Рома! Мое раздражение мгновенно улетучилось. «Марианна Карповна, – певучий, чуть заикающийся голос, – это моя Надя, Наденька». В глазах – море счастья. Рука в руке. Надя очаровала меня сразу той спокойной красотой, какая есть в природе и которая не может утомить, наскучить, только утешать и радовать. Статная и основательная. Мне тогда показалось, что Рома даже подрос, стал выше и бесконечно нежным.

Похоронили его на Северном кладбище, вдалеке. По глубокому снегу народ шел и шел, молча, ничего не обсуждая. Вроде бы деньги на всё дал Костя Патрушев, а Витя Махотин организовал поминальный обед в ближайшей к кладбищу большой столовой, где пять рядов длинных столов от стены до стены вместили всех. Я оказалась недалеко от выхода и передо мной садились один за другим художники, поэты и каждый что-то говорил о Роме или читал его стихи. «Девочка моя, не ходи за мной», – шептала я безутешной Наде.

Черный апельсин.
Талая луна…
Боже упаси,
Это проклинать.

Жесткая скамья.
Судьи в кимоно.
Девочка моя,
Не ходи за мной, —

Там колючий сон,
Там небритый сад,
И гудит висок,
И пьяна оса,

Беглые стихи,
Гиблые края,
Плахи, лопухи...

Девочка моя!

Девочка моя,
Ледяной овал!
Гражданин судья,
Кто вас целовал?!

Искусствовед Марианна Браславская  март 2020 года

Назад Цирк, и житие вокруг Вперед  Григорий Абрамович Варшавский