Цирк и житие вокруг (глава из книги «По касательной» Марианны Браславской)

Автор: Марианна Карповна Браславская

В начало  Дао искусствоведа

1966 год. В нашей квартире в Ивдельском переулке (теперь улица Хомякова) закончился ремонт. Мастера ушли. Оставалось вынести большой объем строительного мусора. За поздним завтраком мои размышления о возможных помощниках прервал дверной звонок. Двое незнакомых молодых мужчин сбивчиво объясняли, что я им очень, очень нужна, что их жизни зависят от моего согласия. Пришлось вникать в проблемы Михаила и Николая: нет работы, нет денег, не на что жить. Выяснилось, что их прислал ко мне один из руководителей общества «Знание», который подписывал путевки-командировки на предприятия города и области всем членам этого всесоюзного общества, в том числе, и мне. Будучи студенткой кафедры искусствоведения, я представила, как требовалось, в напечатанном виде текст лекции «Виды и жанры изобразительного искусства» и после прослушивания на комиссии, получила членский билет и право на выступления. За каждое платили пять рублей (батон стоил 18 копеек, килограмм колбасы – 2 рубля 20 копеек) и командировочные по области. В свободное от основной работы время я мчалась на встречи с рабочими в заводские цеха (часто в их обеденный перерыв), с медперсоналом в туберкулезном диспансере, с врачами в ОММ, довелось побывать даже на каолиновом предприятии в поселке Северском. С подсказки все того же руководителя, (как выяснилось значительно позже, он оказался отцом Николая), молодые люди пришли просить меня написать, как они сказали, «доклад»: «Советский цирк сегодня», который будет сопровождаться их цирковыми номерами. Ничего подобного никогда не было в обществе «Знание»! И там приняли решение сделать большое турне, пообещав хорошо заплатить.

Я согласилась с одним условием: мужчины должны вынести из квартиры мусор. Работа закипела. Под вечер следующего дня в большую сумку была положена пачка писчей бумаги и имеющаяся в наличии литература по цирковому искусству. Покрашенный до лестничной площадки пол должен был сохнуть неделю. Такая была краска. Закрыв квартиру, я поняла, что не взяла необходимую сумму денег, но вернуться – значит испортить пол. Трамвай вез меня неимоверно уставшую в Городок чекистов, где жила приятельница моей приятельницы. Шапочное знакомство, но девушка мечтала уехать в отпуск и с радостью отдала мне ключи с условием – поливать цветы. Перед ее отъездом мы втроем пили чай в ее комнате в большой коммунальной квартире, как мне показалось – пустой. Теперь я мечтала растянуться на ее диване с книжками – брошюрами о цирке. Пока все шло как по воли божьей: посланная сверху рабочая сила, неожиданная необходимость в творчестве и даже чужая комната, где ничто не будет меня отвлекать. Но, самым удивительным был предмет, тема творчества: ни что нибудь, а именно цирк. В обществе «Знание» и предположить не могли, как точен их выбор: я в прямом смысле выросла в цирке. Именно мне – преданному, влюбленному зрителю предложено было рассказать о развитии в нашей стране древнего искусства.

Цирк. Цирк был в моей жизни всегда. С детства. Наш обширный двор находился на задворках цирка, возведенного в 1935 году на пересечении улиц Куйбышева и Розы Люксембург. Его артистам было удобно селиться рядом с работой в благоустроенных квартирах добротных, двухэтажных деревянных домах, построенных первым в городе жилищным кооперативом «Новатор». Еще до войны при полном аншлаге в цирке проходили кулачные бои с участием знаменитого Ивана Поддубного, самого сильного тогда человека. Мама, смеясь, рассказывала, что Иван ей очень симпатизировал и, будучи соседом по двору, выходил прогуляться с ней, а меня – малышку брал на руки. Так цирк пришел ко мне можно сказать, тактильно – с раннего детства.

«Завсегдатаем» цирка я стала с пяти лет, в силу трагических обстоятельств. Беда пришла 30 сентября 1943 года: дед попал под трамвай. Ему отрезало правую ногу ниже колена. Управляющий большой конторой, он ехал в Пионерский поселок выкапывать картошку. Во время войны все предприятия города предоставили своим сотрудникам участки земли под огороды. На остановке «Первый километр» кто-то не успел выйти и деда просто вытолкнули из трамвая. Дверей тогда не было или они не закрывались. В моей жизни сразу не стало бабушки: она беспрерывно дежурила в больнице. Родителей в годы войны я плохо помню, мало видела. Из детского садика (благо он был в нашем дворе), меня стали забирать соседи. Варвара Ивановна, Гислеры, Савотины, Сарановы, Столяровы, – всем им низкий поклон. Они приводили к себе, кормили, и, если было надо, оставляли ночевать. Так продолжалось до глубокой осени, пока деда не выписали домой. Зима для бабушки была особенно тяжелой (постоянный уход за дедом, мои ангины) и, когда с наступлением весны заработал цирк, в моей жизни появилась соседка тетя Лина. По моим детским понятиям у нее была самая главная работа – пускать зрителей в цирк. Сначала меня кто-то отводил к ней, а потом, школьницей, просто перелезая через высокую металлическую ограду с заостренными пиками, рискуя на них повиснуть, я бежала в ее объятия. Иногда я проводила весь день в цирке. В полумраке томительного ожидания могла задремать под какофонию звуков от ударов бича, лязг металлических ограждений, перекрикивание артистов с униформистами, под репетицию оркестра. Просыпалась сразу в праздник: свет, музыка, красочные костюмы, смех, аплодисменты. Не по одному разу приходилось смотреть каждое представление. В прямом смысле – я выросла в цирке, превратившись из длинноносого Буратино в привлекательную девушку.

В 1953 году родители решили последовать примеру соседей и стали сдавать циркачам комнату на лето. Легендарный администратор цирка – Лоевский (фамилия впечаталась в память) обходил квартиры, составлял договора и размещал артистов. Цирковая программа обновлялась несколько раз за сезон: одни уезжали, приезжали другие и становились частью нашей жизни. Как-то Лоевский поселил у нас азиатских музыкантов. Один из них стал донимать моего аристократического деда игрой на национальном инструменте, надеясь притупить его бдительность, чтобы приударить за мной. Выгнали вон. Всех. Однажды, наш кот Бусыга перепугал гастролирующих лилипуток, взрослых женщин, живших под нами. Они позвонили по телефону и страшным шепотом сообщили: «Девочка, к тебе на балкон забрался мужик. Он так лез, что под ним все трещало». Дело было летней ночью. Я подкралась к балкону и увидела кота. Из квартиры он выходил всегда через дверь, а возвращался, когда считал нужным, карабкаясь по стене дома и по рассохшемуся наличнику окна первого этажа. На следующее лето квартировали у нас клоуны – два родных брата, тихие интеллигентные, не очень молодые. Их номера вызывали шквал аплодисментов, зрители рыдали от смеха.

Наполненная этими воспоминаниями, я подошла к дому № 69/14, поднялась на четвертый этаж, открыла замок и прошла в угловую комнату. Оставив тяжелые сумки, побежала в ближайший магазин за самыми необходимыми продуктами на несколько дней. Вернулась. Дверь в квартиру не открывается. Все усилия напрасны. Меня охватила паника: перепутала этаж, номера квартиры не знаю, помню только визуально. Поднялась этажом выше, ключ не подходит, спустилась этажом ниже, позвонила, за открывшейся дверью другой интерьер. Возвратилась на четвертый этаж. Позвонила, постучала. Тишина. Ключ от этого замка, но он не проворачивается. В полном непонимании прислонилась от усталости к боковой стене и долго стояла, пытаясь взять себя в руки. Неожиданно за дверью возник какой-то шорох. Значит, там кто-то есть и меня просто не пускают. Я начала стучать, орать, требовать, чтобы немедленно открыли. Подъезд казался вымершим, никто не собирался придти мне на помощь. Гнусная тишина. К горлу подступил ком. Плачущим голосом объясняю, что их соседка попросила меня поливать цветы, что я никого не собираюсь приводить в гости, что я должна выполнить срочную работу. «Дайте мне хотя бы забрать свои книги и вещи». Все напрасно. Я потеряла всякое представление о времени и в полной прострации неожиданно для себя поставленным лекторским голосом сказала, как по наитию: «Имейте в виду: вами займется КГБ». Мгновенный скрежет. Дверь открылась: три давно немытые старухи длинные, тощие, в буклях на нечесаных головах, дышали злобой и ненавистью. Буквально лицом к лицу я встретилась с теми, о ком рассказывала в своих экскурсиях («Архитектурные стили города»), беззаботно сообщая слушателям, что свое название дома под № 69 получили, когда их стали заселять молодые семьи. Мужчины служили в ЧК, а своих жен, молодых крепких женщин «понаехавших» из деревень на стройки города, часто находили совсем рядом, в Клубе Строителей (здание Свердловской киностудии) на танцах. Под змеиное шипение бывших блондинок, бывших жен, давно ушедших в мир иной чекистов, я, молча, пересекла коридор, схватила сумки и больше никогда не переступала порог этого жуткого дома.

Лекция о цирке писалась в большой светлой квартире у двоюродного братика. Его родители, мои дядя и тятя уехали на Север на заработки. На последние оставшиеся деньги решили купить картошку. «Сестричка, я так тебя люблю и не хочу, чтобы ты чистила картошку», – сказал братик, протягивая мне апельсины. Доели скудные запасы из холодильника, перешли на блины без молока, без яиц, просто на воде. И, когда через несколько дней из очередного восхождения в горы, домой вернулся старший брат с товарищами, мы устроили себе пир из их продуктовых наборов. Падающие от усталости мужчины, приняв душ, разложили спальники по всей квартире и мгновенно вырубились. Благодаря несмолкающей канонаде молодецкого храпа, мне удалось в ту ночь дописать доклад: уснуть самой было просто невозможно. Утром они извинялись, удивляясь моей работоспособности.

Поездка состоялась поздней осенью, первый пункт назначения – Таборы и оттуда дальше по реке Тавде в отдаленные поселки и деревни. Наша афиша «Советский цирк сегодня» клеилась около клуба или школы и каждый вечер мы давали представление в переполненных помещениях. Большинство зрителей никогда не видели цирк и старательно слушали мой рассказ о его круглой арене, о работе артистов в различных жанрах. Выступление Михаила приводило их в шоковое состояние. Как можно ходить по висящей над сценой проволоке, как можно на ней беззаботно лежать, улыбаться и не падать, при этом еще ловить, не роняя, разные предметы. Самые дотошные оставались после концерта, с озабоченными лицами толпились около сцены, трогали проволоку, ощупывали смущающегося Михаила, пожимали ему руки. Они понимали, что перед ними не халтурщик, а такой же трудяга, как они сами. Михаил Назаров мог бы стать звездой циркового искусства вровень с Олегом Поповым. Лазающего по колокольне церкви мальчишку кто-то надоумил поехать учиться в цирковое училище. Молодого талантливого артиста заметили многие и стали приглашать в свои программы. Но удержаться долго в одной труппе, в одном цирке не получалось: Михаил не умел общаться. Он знал только язык мата. Так разговаривала родная деревня. Он не ругался матом, он виртуозно объяснялся на этом диалекте и даже думал на нем. Часами он смотрел мне в рот, удивляясь количеству слов вылетающих оттуда. Просил научить его правильной речи. Всегда всем широко улыбаясь, он боялся заговорить. Днем, пока я читала лекцию, Михаил часами тренировал Николая, как нужно кидать кольца, булавы и другой цирковой реквизит, т.е. подавать в руки партнеру, танцующему, например, в данный момент на проволоке. Для обоих это стоило неимоверного напряжения. У Николая долгое время ничего не получалось, он был патологическим оболтусом, не приученным к труду, он ничего не умел, даже ужин к моему приходу готовил Михаил. На его тактичности, предупредительности держался наш совсем непростой быт. Около меня был истинный рыцарь в полном смысле: без страха и упрека.

Эквилибрист на проволоке Михаил Назаров

На мои лекции по искусству собиралось еще больше народа, чем на вечерние представления. Школы старались привести все классы, приходил весь педагогический состав и кто мог из родителей. Я читала две, а то и три лекции в день, воодушевленная вниманием, на одном дыхании рассказывала о художниках-передвижниках с иллюстрациями из журнала «Огонек». Сейчас, как на старой киноленте всплыли кадры того теплого солнечного дня, когда меня после выступления пригласили на обед в один дом. Собралось много народа, во дворе радостно суетились люди. Оказалось, положено собирать родню и соседей на приготовленные внутренности только что зарезанной и освеженной на зиму коровы. Меня посадили за стол и все настороженно ждали мою реакцию, как «почти столичного человека» на такую еду. Она оказалось настолько вкусной, что и теперь, спустя десятилетия «слюнки текут» при воспоминании.

На небольших суденышках мы плыли по реке все дальше и дальше. Нас предупреждали: «Река должна вот-вот «стать». Это означало, что до того, как она начнет замерзать, по ней закроется судоходство и возобновится, когда сойдет лед. Насладиться удивительной тишиной засыпающей реки мешал равномерный гул движка, но меня он не раздражал, а как бы напоминал, что на берегах идет жизнь со всеми ее треволнениями. Настоящий ужас мы пережили, когда нас повезли по узкоколейке в отдаленную деревню. На обратном пути посреди бескрайнего чахлого леса, растущего на болоте, наш машинист внезапно затормозил. Двое солдат, встав по обе стороны у дверей нашего уютного вагончика на дрезине, внутри обитого ярким бархатом под стать старинной карете, потребовали документы и вдруг, стали дергать каждого из нас за волосы. Мы опешили. Когда движение продолжилось, машинист сказал: «Да это дело обычное. Тут ведь кругом лагеря. У них опять кто-то сбежал. Ищут, проверяют, а вдруг на вас парики». Мы плохо себе представляли, точнее не задумывались об исторической географии данной местности.

В последнем поселке, конечном пункте маршрута, суровые пожилые люди стали уговаривать меня остаться у них пожить хотя бы до весны. Они были искренними, любезничать с городской лекторшей их жизнь не научила. Вот это и была настоящая награда.

Все случилось, как и было задумано: большое турне по северу области, успех, почет, подсчет денег. К началу занятий в университете я опоздала. Пришлось объяснять ситуацию. В доказательство принесла афишу. Павловский Б.В., сощурив маленькие глазки за толстыми стеклами очков, смеясь, сказал: «Мне на кафедре только твоего цирка еще не хватало!»

В начале двадцать первого века Дробинин Владимир Анатольевич - лучший фотографов из профессионалов снимающих цирковое искусство, посоветовал мне передать в музей при Екатеринбургском цирке текст доклада и афишу наших выступлений, где они вроде бы хранятся и поныне.

Искусствовед Марианна Браславская  февраль 2019 года

Назад  Около Мидхата  Вперед Рома Тягунов